Выбор

Доктор Шнейдер уселся поудобнее в кресле, вытянул ноги к камину, глотнул коньяку и, попыхивая сигарой, продолжил:

— Милый Ганс, мне крайне неприятно напоминать о вашей трагедии, но корни болезни вашей жены лежат именно там. Физически с Мартой все в порядке, но у нее сильнейший невроз, вызванный смертью дочери! – Ганс дернул щекой при этих словах. Хотя он и старался быть сильным и поддерживать жену в этот кошмарный период, но потеря Евы стала болезненным ударом для этого жесткого и несгибаемого человека. Доктор, если и заметил реакцию, то предпочел не обращать внимания. – Ежегодно в Германии умирает от воспаления легких сотни детей, и мне вполне понятно ваше горе. Но если вы с трудом но держитесь, с Мартой все намного сложнее! Она страдает потерей аппетита, болезненными фантазиями и, что самое опасное, нежеланием жить. Обычно я советую родителям, стиснув зубы, перетерпеть самый болезненный период, а затем завести еще ребенка. Сосредоточившись на новой жизни, родители притупляют боль утраты. Но у Марты после первых родов даже теоретически не может быть детей, и это психологическое давление вылилось в это странное желание вашей супруги.

Шнейдер замолчал, только курил и пил коньяк. Вайс понял, что все это только прелюдия к окончательному решению, и надо молиться, каким бы ни был приговор.

— Дорогой Ганс, я знаю вас и вашу жену уже семнадцать лет. Поверьте, я искренне считаю вас своими друзьями. Так вот, как друг, зная твердый характер Марты, я вам советую уступить…

— Да вы с ума сошли! Дитрих, вы хоть понимаете, что вы мне советуете? – Ганс Вайс, начальник охраны лагеря Аушвиц, вскочил и стал бегать по комнате. Коньяк выплеснулся на мундир, но он этого даже не заметил. – Я, офицер Вермахта, буду терпеть в доме славянского или жидовского ублюдка? Да еще и в качестве приемного ребенка! Это… это гадко!

— Сядьте, Ганс! – в обычно мягком голосе доктора зазвучала круповская сталь. – Вы, видно, не понимаете ситуацию! Марта упертая и волевая женщина, кому как не вам знать об этом. Она истинная арийка в этом, и если вы не выполните ее требование, она будет идти до конца. В итоге у вас в доме будет еще один труп.

— Но это выше моих сил! – Ганс обмяк и сразу стал выглядеть на все свои сорок пять, а то и старше. — Ох, Марта, Марта… Ну, девочка, умеешь ты создать головную боль!

Доктор Шнейдер взял графин и налил Вайсу коньяка. Сел в кресло и, протирая очки, стал объяснять, что он придумал:

— Друг мой, этот шаг позволит нам выиграть время. Пусть возьмет ребенка из лагеря, свинья останется свиньей, даже если она еще поросенок. Она быстро это поймет, не без вашей помощи, разумеется. А я, в свою очередь, буду привозить сюда сирот настоящей, арийской крови. И, будьте уверенны, она быстро разберется, что к чему. Но Марта начнет оживать, это я вам гарантирую. Иначе, если так пойдет и дальше, вы ее похороните еще до Рождества. Надеюсь, я достаточно ясно выразился?

— Куда уж яснее… — пробурчал Вайс, помолчал и, как в омут головой, сказал — Согласен!

***

Два дня спустя Марта Вайс стояла перед зеркалом, очень недовольная своей внешностью. Она сильно похудела и стала похожа на недокормленную машинистку из канцелярии. Даже роскошные пепельные волосы стали какими-то тусклыми и неживыми. В уголках глаз появились новые морщинки и темные тени. Кожа приобрела землистый оттенок. Кошмар, короче говоря.

— Дорогая, машина ждет, – муж подошел так тихо, что Марта вздрогнула. Она взяла его за руку и поцеловала. Она очень любила этого усталого, но такого родного человека. – Да, сейчас иду!

Уже в машине Ганс снова попытался отговорить Марту от ее затеи, но безуспешно. Тот, кто сказал, что за каждым сильным и успешным мужчиной стоит сильная женщина, был совершенно прав. Фрау Вайс обладала железным характером и во многом успехи ее мужа были обеспечены ее помощью и поддержкой. С другой стороны, если она чего-то хотела от мужа, она это получала.

Ехали молча. Вот автомобиль заехал в ворота со знаменитой надписью «Труд освобождает» и остановился у здания администрации. Вайс помог жене выйти из машины и сказал:
— Извини, но я не могу пойти с тобой, служба. – Ганс указал на стоявшего рядом с ними молодого офицера – Юрген составит тебе компанию и поможет если что.

Вайс торопливо и, не оглядываясь, вошел в здание администрации. Юрген Дорн вежливо поклонился фрау Вайс. Высокий, широкоплечий, голубоглазый блондин был адъютантом при Вайсе. Муж любил говорить про Юргена, что тот — образец истинного арийца, и его надо выставить в музее для показа. Марте он нравился за вежливую и обходительную манеру поведения и красивую прямодушную улыбку. Жестом он пригласил ее пройти, и ворота с глухим металлическим стуком закрылись за ними.

Где-то рядом, истерично хрипя, лаяла собака. Потные и злые солдаты с автоматами наперевес ходили вдоль забора. Истощенные, одетые в полосатые лохмотья люди, строили барак и переговаривались по-русски. На всем: людях, зданиях и земле лежала черная жирная пыль. Марта подумала, что это пепел из крематория и поежилась. Юрген галантно предложил сходить за пальто, если фрау прохладно. О, нет, конечно, Марта не была одной из тех гуманисток-белоручек и с удовольствием пользовалась продукцией лагеря. К примеру, в руках она держала изящный костяной мундштук, а очаровательная сумочка с пикантной родинкой в левом нижнем углу являлась предметом зависти самой госпожи губернаторши. Но мундштук почему-то плясал в дрожащих руках, а по позвоночнику змеился мерзкий холодок.

— Может, все-таки накинуть пальто? – Юрген был сама предупредительность.

— Нет, ничего. Мне тут не по себе. – Марта зябко повела плечами – Давайте покончим с этим побыстрее!

— Хорошо, фрау Вайс. Всех годных детей собрали возле четвертого барака, это не далеко…

— Годных! – Марта нахмурилась. – Что это значит? Я же сказала, что хочу сама выбрать!

— О, это просто для вашего удобства! – поспешил пояснить адъютант. – Мы с господином Вайсом убрали калек, полудохлых и тех, кто совсем не говорит по-немецки. Ваш муж заботится о вас, фрау Вайс!

— Я вас прощаю, — Марта взяла молодого офицера под руку, – пойдемте, Юрген!

Возле барака номер четыре стояло человек пятьдесят. Хотя человек — это слишком громко сказано, скорее полсотни грязных воняющих скелетов. На фоне здоровенных охранников они смотрелись совсем жалко. Доктор мог быть доволен: Вайс исполнил в точности все его инструкции, и Марта видела перед собой стадо животных. Юрген, выросший в Киеве и прекрасно говоривший по-русски, вышел вперед и громко сказал, переводя на немецкий для Марты:

— Фрау Вайс хочет забрать одного из вас к себе домой. Поэтому ведите себя прилично и отвечайте четко и честно! – Дорн повернулся к Марте. – Они в вашем распоряжении.

Марта еще раз осмотрела толпу. На глаза попалась девочка лет двенадцати, все тело которой покрывали гноящиеся порезы. Девочка подняла глаза, и Марта вздрогнула. Взгляд загнанного, но все равно не сдающегося зверя. В глазах ребенка пылала ненависть, выходящая за пределы разума. Она, наверное, дочь одного из тех сумасшедших русских, что с гранатой бросались под немецкие танки, ценой собственной жизни желая забрать с собой хотя бы несколько врагов. Раньше Марта не очень-то верила в подобные истории. Но эта девочка с огнем в глазах ее переубедила. Могли они это делать, еще и как! Конечно, ведь они не люди, так, человечий мусор. С трудом она отвернулась, в последний миг увидев на лице девочки торжествующую улыбку, хоть в этом крохотном бою она выиграла.

— А что с ней? – как можно равнодушнее спросила Марта.

— А… эта… — Юрген безнадежно махнул рукой, – она из русских, у нее была такая хорошая бархатистая кожа, и она назло порезала себя осколком угля, теперь годится только для крематория. Некоторые так делают.

— Зачем? Не все ли равно, что будет с тобой после смерти? А так только добавила себе мучений, – обратилась к девочке фрау Вайс.

Та угрюмо молчала, хоть и поняла, что сказала женщина. За нее ответил адъютант:
— Она была на разгрузке отработанного материала в кожевенной мастерской. Мы, чтобы не испортить кожу, не стреляем, а оглушаем их. И одна из отработанных пришла в себя во время отгрузки в крематорий. Вот они и изгаляются… — Юрген понял, что сказал лишнее и смущенно замолчал.

Марту замутило, ноги ослабли, и она вцепилась в руку Дорна. Перед ее мысленным взором предстала ее сумочка, только родинка по форме напоминала звезду, точно такая была у Евы на левой ягодице. Ужас захлестнул Марту, когда она представила, что с ее дочки живьем снимают кожу. Это скоты, недочеловеки, убеждала она себя, низшая раса.

— Что с вами? – испуганно спросил Юрген, – позвать врача?

— Не надо. – Марта справилась с собой и снова стала железной женщиной, без глупых сантиментов. Ну, право же, смешно! Еще свиней на бойне пожалей! — Резко одернула она себя.
Кого же выбрать? Марта думала, что это будет легко – сердце подскажет. Но при взгляде в их глаза: злобные, испуганные, светящиеся надеждой и обреченные, сердце говорило, что они обычные дети и нельзя их отправлять в газовые камеры только за то, что им не повезло родиться немцами. Марта приказала своему сердцу заткнуться. Она что, раньше не знала про газовые камеры? Знала! Нельзя раскисать. Держи себя в руках, Марта.

Она вспомнила, как гуляла с Евой по парку, укладывала ее спать, а потом шла в гостиную приготовить кофе для гостей. Она всегда была хорошей матерью и хозяйкой, но матерью больше. Дочь уютно посапывала в детской, а за столом шли беседы о фашизме и о том, как великая арийская раса спасет мир. Великое предназначение нации не спасло ее девочку от воспаления легких. Стена, выстроенная из речей Вождя и понимания, что все в этом мире идет правильно, дала трещину со смертью дочери. Что-то огромное и страшное рвалось с той стороны стены, и Марта боялась этого.

Марта медленно шла вдоль строя. Когда она подходила, в глазах загоралась надежда, и, хотя она не оборачивалась, знала, что эта надежда гасла, когда она проходила мимо. Мальчик лет шести, еврей с тонкими чертами лица и кудрявыми рыжими волосами, бросился из строя прямо к ней. Видимо, ему очень хотелось в дом фрау Вайс. Юрген отреагировал мгновенно: полновесный мужской удар отбросил ребенка метра на три и заставил захлебнуться криком, кровью и осколками зубов. Прежде, чем Марта успела осознать происходящее, охранник подскочил к ребенку и сапогом ударил по ребрам. Она отчетливо услышала хруст костей и увидела, как мысок погрузился в плоть. Мальчик захрипел, дернулся два раза и затих. Изо рта пошла розовая от крови пена, стало ясно, что он мертв.

Юрген массировал ушибленные костяшки и улыбался как всегда милой и добродушной улыбкой. Милый Юрген, с которым так любила играть Ева, который становился скаковой лошадью по первому требованию девочки. Милый мальчик, который плакал от горя на похоронах ее дочки, только что спокойно и, самое страшное, равнодушно, убил ребенка. Захотелось орать от ужаса. Убежать от сюда и кричать, плакать, пока не забудешь этого. Внезапно пришедшая в голову мысль отрезвила ее не хуже ледяной ванны: фи, фрау Вайс, что о вас будут думать в обществе? Истеричка! Слюнтяйка!

Следующая. Девочка лет девяти, красивая, не смотря на толстый слой грязи.

— Как тебя зовут? – спросила Марта.

— Лена, – тихо ответила она.

— Сколько тебе лет? Как ты сюда попала? Расскажи.

— Мне десять лет, – отвечала девочка, показывая неплохое знание немецкого. – Когда немцы захватил… — она подавилась последним словом и испуганно посмотрела на Юргена. – Когда немцы освободили Киев и отправляли эшелоны сюда, я шла к бабушке, солдаты увидели меня и засунули в вагон с остальными…

Марта заметила, что ляжки девочки с внутренней стороны вымазаны кровью, и свежая капелька ползет вниз.

— Как, у тебя уже идут месячные? – удивилась Марта.

Девочка запнулась, выражение животного ужаса исказило детское личико. Она промычала что-то невразумительное. Юрген хмуро пояснил:

— С ней поигрался конвой. Вы должны понимать, ребята по полгода жен не видели…

Он продолжал что-то объяснять, но Марта Вайс его уже не слышала. Ее стена рухнула, и она поняла, что скрывалось за ней: как злой демон из глубин ада, на нее накинулась совесть. Нет никакого великого предназначения, нет и великой нации. Есть озверевшие от крови и вседозволенности убийцы, сдирающие с людей кожу, травящие в газовых камерах и насилующие маленьких детей.

Совесть, вгрызаясь в душу кривыми зубами, услужливо напомнила, что она сама не лучше! Ведь ей нравилось жить в богатом доме, куда не долетал дым из крематория. Мундштуки и сумочки, положение в обществе и сытая жизнь, ведь тебе это нравилось? Правда? — Шептала совесть, проводя зазубренными когтями по очнувшейся душе.

Марта поняла, зачем ей понадобился ребенок из лагеря. Чтобы поставить его между собой и совестью. Как раньше там стояла Ева. Тогда можно будет сказать себе: меня это не касается, я добропорядочная жена и хорошая мать. Я-то тут причем? Нет, дорогая, ты при всем. Твоя вина тоже в речах Адольфа, и это будет тебе приговором. Это будет тебя жрать всю оставшуюся жизнь!
Она смотрела на них, в их глаза и понимала, что сможет забрать только одного. Остальным: сдирание кожи, смерть от голода и газа в газовой камере, страх, боль и ужас. И в этом океане греха есть и ее часть. Выбирай, Марта, кому из них жить, а кому умереть. Один станет играть с ней в саду, а остальные не твое дело, что тебе до них? Но теперь ей до всех есть дело. И кого бы она ни выбрала, остальные будут смотреть ей в глаза всю оставшуюся жизнь. Они все хотят выжить, а надо выбирать. Кто?

Может быть, этот, качающийся на ветру от голода, малыш со смешным, картошкой, носом? Или суровый парень лет двенадцати с рваным шрамом на лбу? Или Лена из Киева? Выбирай, Марта.

Марта, сославшись на жару и головокружение, попросила проводить ее в комнату отдыха. Там кое-как вытолкав за двери мужа, Юргена и местного доктора, она подтащила тяжелый стол поближе к люстре. Поставила на него табурет и привязала к крюку элегантный поясок. Уже с петлей на шее фрау Вайс расстегнула блузку и пилочкой для ногтей вырезала прямо по коже одно лишь слово, которое было правдой о великой Германии, арийской расе, Адольфе Гитлере, ее муже и о ней самой. Через полчаса ее нашли висящую в петле с вырезанным на животе словом: Звери!