Отпуск в вечность

От жары кружилась голова. Тошнило, я потел. В эти моменты к лету вырабатывалась ненависть. С отвращением я смотрел на настил: сорок слоев сумочной ткани ждали, пока я отдам им кусок своей бестолковой жизни. Часы издевались и уже давно остановились на отметке часа дня. Рабочий день упорно держал и вовсе не хотел отпускать меня. Иногда мне казалось, что я работаю в филиале ада. Рабочие будни пожирали, не оставляя даже надежды на избавление. Часто я задавался вопросом: почему бы не плюнуть и не уйти? Не на другую работу, нет, уйти совсем, куда глаза глядят. Постоянно что-то мешало: удобный диван, кредит, коммунальные услуги… Куда, интересно, подевался молодой и бесшабашный паренек? Способный плюнуть на все и всех, собрать рюкзак и свалить из «сраного мегаполиса», пусть и в другой мегаполис, но все-таки поступить, как требует неуемное желание увидеть — что там, за поворотом дороги или улицы?

Каждое утро я уговаривал себя: надо, потерпи чуток, еще чуть-чуть. Вот, подзаработаешь на телефон моднявый, микроволновку, новую плату для компьютера… Этот список тянулся в бесконечность. Неужели чудо рождения происходит для того чтобы родился еще один винтик Великой Человеческой Цивилизации? Просто статистическая единица, хотя, простите, в современной статистике уже нет единички, тысячи, миллионы, миллиарды!

Тебя это не устраивает? Хочешь индивидуального счастья? Обратись к торговцам счастьем: можно купить сразу у драгдиллера, счастье, тщательно отмеренное и разбавленное до десятых долей грамма. Конечно, лет пять и ты — человекообразный мусор, готовый за дозу жрать мертвечину. Тогда, единичка, обратись к торговцам веры в счастье, всего-то за небольшую часть твоего дохода, тебе распишут небеса и ад. Распишут красиво и цветасто, как цыганская юбка. Объяснят, рабу божьему, что ты должен честно и не спрашивая ни о чем делать свою работу. И тогда… Правда и их небеса тоже попахивают статистикой, там тоже будут делить на овец и козлищ. Козлов как всегда на убой, а овцы… Только полный баран может верить, что козлов на убое хватит. Обязательно кто-нибудь опять захочет шашлычка.

Я резал настил, много ума на это не надо, и мысли отогнать не получалось, они, как чайки над дохлым китом, кружились надо мной. Нет, так не годится, сказал я себе и стал искать в этом безумном хороводе хоть что-то чистое и светлое. Она! Точно! Вот, о чем стоит думать и не киснуть. Всего несколько часов, и я уеду из этого места, а там меня ждут. Это так хорошо, когда тебя кто-то ждет.

Дима, главный закройщик, зашел в цех с мрачным лицом. Обычно это означало, что у закройки появились новые проблемы. Я радовался тому, что поезд через шесть часов и эти проблемы не коснутся меня, наивный!

— Абрам Моисеевич просит выйти в третью смену! – глухо пробурчал Леша. – Выходить обязательно для всех! Без исключений! – он выразительно посмотрел на меня.

— Нет, ребята вы что, — я даже стал заикаться от страха. – Да вы совсем обалдели? У меня поезд вечером! Я не могу!

— Это мы учли, — хихикнул Дима и, обращаясь ко всем остальным, сказал: – В склад его ребята! Пусть работает, не фиг по девчонкам шастать!

Почему-то я не мог сопротивляться, и меня запихнули, как рулон, в складской бокс. Я хотел выбраться, но в склад заходили все новые и новые люди, они скандировали: нам денег не надо, работу давай!

Мне стало душно и тесно, я рванул ворот футболки. Попытался вскочить и стукнулся об обшитую пластиком переборку вагона. Несколько секунд я соображал, где это я. Поезд. Я еду к ней. И, судя по отсутствию мата, я не орал и не перебудил весь вагон. Фух, только сон, всего лишь тупой сон, глупая улыбочка наползла на лицо.

Да, здесь жарко, но каждый миг меня приближает к ней. Я чувствовал странную смесь страха, нетерпения и ожидания чуда. Как в детстве — ожидание Нового Года и подарка от Деда Мороза. Ты считаешь дни и часы и с легким испугом думаешь, что же ты сделал плохого настолько, что развеселый дед может пройти мимо твоего дома. Что меня ждет на том конце рельсов?

Интернет — великая штука, а тому, кто придумал чаты, вообще надо поставить памятник. Но никогда не знаешь, кто с той стороны экрана. К кому я еду? Что я знаю о ней? Очень много и очень мало одновременно. Я знаю, что она веселая, общительная и умная. Взрывоопасная смесь! В интернете ты знакомишься с человеком наоборот, наизнанку. Обычно ты видишь внешность и постепенно узнаешь его изнутри. Только с течением времени сползает тот, кем ты себя выставляешь, и вылезает небритое и не всегда красивое «я». В инете нет необходимости притворятся. Ты можешь быть самим собой. Ты даже можешь безнаказанно сказать правду-матку. По морде через интернет не дадут. Но фотка и что за ней? Именно это я и собирался узнать.

Больше всего я боялся не увидеть никого. Но потом решил, что хуже, чем у меня сейчас, ситуация быть просто не может, и мне нечего терять в любом случае. Я посмотрел на часы: еще три часа, и я увижу человека, с которым сумел сблизиться, человека, сумевшего понять меня, и которого боялся до чертиков. Полтора года тщательно выстраиваемая вокруг чувств стена дала трещину, и душа, как обезумевший узник, билась в кровь о стены этой темницы. Как за месяц она умудрилась это со мной проделать? Не знаю… Я боялся ее… Я хотел ее…  Да будь она хоть марсианкой, я должен был увидеть человека, успевшего вежливо войти в мое сердце и не пожелавшего туда плюнуть. Но все же я надеялся, что она не будет марсианкой…

Время сжалилось надо мной и под бормотание и недовольный топот просыпающихся людей побежало быстрее. Странно, что перед выходом я совершенно успокоился. Мокрые от пота пассажиры выстраивались в очередь за свежим морским воздухом, который после душной парилки вагона казался чем-то недосягаемым и блаженным. Проводница переругивалась с пьяненьким гражданином, решившим, что казенному вафельному полотенцу будет лучше у него в сумке, чем в груде мокрого и дурно пахнущего белья. Делала она это по необходимости и без азарта. Еще кусок дороги под названием «жизнь» подходил к концу. Я вскинул сумку на плечо и пошел к выходу.

Вокзал показался мне странным: красивое здание в стиле хай-тек, небольшой и одноэтажный, он как будто сошел со страниц фантастического романа эпохи развитого социализма. Чисто, красиво и никаких бомжей. Но все это я отметил мимоходом. Спрыгнув на перрон, я смотрел в лица и спины. Я искал ее. На мгновение сердце сжалось от страха: не пришла!

Нет, вот она! Маленькая изящная женщина, смущенная улыбка и красивые локоны. Я запаниковал снова, что я ей скажу? Все умные слова, заготовленные в поезде, сбежали от меня. И что делать? Обнять? Пожать руку? Поцеловать? Не обидеть! Не обидеть! Мысль молоточком ударяла в висок, сбивая с толку. Но в ее глазах я прочитал ту же панику, меня это успокоило. Мы, как-то неловко, обнялись:

— Привет! – сказал я хрипло.

— Привет, как доехал? – ее голос, приятный и нежный, превратил в пыль мои стены, как иерихонские трубы. Я пропал.

— Ты хорошо выглядишь! – честное слово, ничего умнее я не придумал. – Пойдем. Покажешь хоромы.

Мы пошли рядом, так, как будто занимались этим всю жизнь. Она, по-моему, изрядно забавлялась, подталкивая большого и неуклюжего увальня в нужном направлении. Я тоскливым взглядом осмотрел здание вокзала и прилегающие киоски. Как назло, цветами здесь не торговали. Вот дурак! Мог бы купить цветов и заранее. Хотя, они бы вряд ли пережили двенадцать часов в поезде.

Мы вышли на улицу. Слишком долго ко мне никто не прикасался, и от ее легких рук у меня кружилась голова. Восприятие обострилось, и даже обыкновенные маршрутки казались особенно чистыми и яркими. Мы прошлись по проспекту и свернули в маленькую, не асфальтированную улочку. Под ногами оседала пыль, почему-то я подумал, что это пыль прошлого, и мое сердце запело. Я пытался запомнить дорогу, но все время мой взгляд падал на нее. Она была так прекрасна, что я плюнул на дорогу и даже на ждущие меня работу и кредит. Все, что было «там», —  не имело никакого значения. Было «здесь», и это «здесь» затягивало меня в себя. Душный цех остался за миллионы километров от женщины, с которой я шел по тихой, пыльной и до боли в сердце родной улочке.

— Комнатка чистая и светлая, – она говорила быстро, но не тараторила. – Душ, стол и две кровати! Есть еще плита, но я тебя к ней не подпущу! Хочется избежать массового отравления! – она засмеялась.

— Спасибо, что позаботилась о комнате. По такой жарище только бегать, искать… — сказал я.

Небесно-голубая калитка, с криво нарисованным номером 101, внутри тенистый уютный дворик, почти весь увитый виноградом. Зеленые грозди уже, предчувствуя осень, налились тяжестью и просились в рот. Бойкая старушка изо всех сил, фальшиво, изображала радушную хозяйку. Ее редкозубый оскал принял более мирную форму, как только я рассчитался за жилье. Комната была размером с грузовой лифт, но мне на это было начхать. Главное, что на допотопной кровати сидела она. Красивая и, я уже это знал, умная женщина.

— Пойдем на море… — толи спросила, толи предложила она.

— Да, я только переоденусь, – я почему то стеснялся, хотя внутренний голос мне подсказывал, что этой ночью нам будет не до стеснений. Спящий внутри меня зверь заворочался. Она кинула взгляд на мои брюки и, судя по ехидной улыбке, обо всем догадалась. Мне захотелось тут же опробовать крепость замка и, плюнув на все приличия, сорвать с нее платье. В ее глазах вспыхивали огоньки страсти, разбавленные смехом.

Уже через полчаса мы заходили в море. Я не знал насколько она хорошо плавает и, на всякий случай, объявил, что плаваю чуть лучше топора, хотя на плаву держаться умею. Это лучше, чем похвастаться и отставать в кильватере. Но она просто решила не заходить глубоко, и мы резвились на теплом мелководье. Вообще, она поражала меня своим тактом. Я стеснялся раздеваться, потому что фигурой совсем не Ален Делон. Она в это время внимательно смотрела на деревья, хотя, когда я пошел в воду, я ощутил ее взгляд на той части фигуры, что была затянута плавками. Обычно в таком случае я ужасно стесняюсь и чувствую себя куском мяса на прилавке магазина, но не в этот раз. Я еле успел себе напомнить, что мы на общественном пляже и показывать детям фокус с брюками не стоит.

Мы вдоволь накупались, а я еще наглотался морской воды. Усталые, мы сели на расстеленное одеяло и стали обсыхать. Мы говорили о всякой чепухе и смеялись.

День пролетел, как скорый поезд мимо полустанка, и мы вернулись в комнату. Я зашел в душ, смыть с себя соль. Когда вернулся, она уже накрыла стол. Пока я ужинал, она тоже сходила в душ и присоединилась ко мне. Лукавые искорки в ее глазах вспыхивали все чаще. От манящей близости ее тела я дрожал. Наклонившись, я поцеловал ее. Она почувствовала мое состояние и рассмеялась, ее голос охрип немного от возбуждения. Податливая мягкость ее губ и легкий аромат моря, идущий от ее бархатистой кожи, сводили с ума. Усилием воли я заставил себя не торопиться, погладил ее по плечу и скользнул рукой по спине и ниже, к ягодицам. Меня трясло.

— Боги, до чего же ты прекрасна! – пробормотал я и не узнал собственный голос, да ничего и не нужно было сейчас говорить.

Она, как цветок, раскрывалась навстречу моему теплу. Упругое, красивое тело жаждало ласки. Она выгнулась, подставляя губам грудь и живот. Я охотно подчинился ее требованию. Пальцы, то легко и едва весомо, то сжимая почти до боли, исследовали ее тело. Губами я искал родник ее красоты и, хотя точно знал, где он находится, не отказывал себе в удовольствии почувствовать на вкус все ее тело. Я начал сходить с ума от ее дрожи и почти взорвался. Она легко и ловко высвободилась из моих объятий. Ее тело осветили последние апельсиновые лучи заходящего солнца. В глаза, наверное, попали солнечные лучи, или я обнимал богиню. Теплый и нежный свет заглядывал в душу и потоком нежности омывал ее. Миг счастья наступил и… Он не заканчивался! Наслаждение от ее ласки уводило из привычного мира в какой-то фантастический сон. Она перевернулась, и я стал целовать ее спину, ягодицы и ноги. От гладких пяточек я поднимался выше и выше… Округлая форма ее бедер манила и дразнила. Изящной формы ягодицы были созданы для того что бы их ласкали и целовали. Поясница, покрытая легким едва уловимым пушком, приятно щекотала губы. Я гладил ее плечи и шею, прижимаясь к ней бедрами. Мы слились. Это нельзя было назвать пошлым названием секс, потому что там сливаются только тела, мы же проникли в суть друг друга. Соединяясь в одно, мы познавали тела и души и то, что больше, что дано богами и бессмертно. Наш общий длинный стон муки и наслаждения совпал с появлением первой звезды, красивой и вечной Венеры.

Смеясь от счастья и радости, мы пошли к морю и любили друг друга под древними и мудро усмехающимися звездами. Усталость сморила нас только тогда, когда вечно юная Заря улыбнулась нам. Мне приснился сон. К счастью, я знал, что это всего лишь сон, иначе бы я кричал от ужаса.

Мне приснилось, что я уезжаю… уезжаю от нее. Грязный, душный и воняющий потными толстыми телами плацкарт. Тощая, с запавшими, обрамленными темными кругами глазами, женщина, одетая проводником, кричала:

— Харьков! Скоро Харьков! Кому надо в туалет, скорее! Скоро Харьков! – истерика звучала в ее голосе, и я понял, что это Шишимора, богиня безумия, пришла в мой сон, мучить меня. Как будто я грешник без покаяния.

Я не мог вспомнить ее лицо, ужас накрыл меня как одеяло во время «темной». Помнил только улыбку, красивую, но фальшивую. Ей не хотелось, чтобы я уезжал, она улыбалась, но я знал, что ее глаза полны тоски, как и мои. Не мог я забыть ее глаза. Это какое-то колдовство или умопомрачение. Пассажиры и проводница тыкали пальцами за окно, где проносились пригороды Харькова. Некоторые из пассажиров достали с третьих полок медные горны и трубили. Остальные, размахивая перед моим лицом мокрыми от пота наволочками, орали что есть мочи:

— Скоро Харьков! Кредит! Диван! Мобильник! Работа! Настилы! Большие настилы, толстые настилы! Бесконечные настилы!

От грохота я не слышал своего крика. О, помоги мне, моя богиня! Я закрыл глаза, чтобы не видеть этих злых, прыщавых и морщинистых лиц. Меня трясли и требовали, чтобы я немедля покинул вагон и шел на работу, кто то с тяжелым гуцульским акцентом визжал фальцетом:

— До праци маскалыку! До праци!

Прохладная, легкая ладонь легла мне на лоб. Я разлепил веки и увидел ее. Лицо в обрамлении волос было невыразимо прекрасно. В глазах светилась тревога. Невероятное, немыслимое облегчение ворвалось в душу, сметая остатки кошмара и сбивая пожар страха. Она рядом, никуда не делась и я никуда не уехал.

— Сон, это всего лишь сон! – непонятно, кого я больше успокаивал: ее или себя.

— Я хочу, чтобы тебе больше не снились такие сны. – Это прозвучало почти как приказ.

— Слушаюсь! – по-военному ответил я и заулыбался.

— Вот так-то лучше. – Она старалась сохранять серьезный вид, но в ее очаровательных очах опять сияли смешливые искорки. Она не выдержала моего внимательного взгляда и рассмеялась. Казалось, каждое ее движение, каждая поза и просто взгляд пробуждали во мне древний инстинкт. От ее звонкого, как пение соловья в пепельных предрассветных сумерках, смеха моя мужская суть моментально проснулась и стала требовать общения и внимания. И как же я его получил! Ее губы и руки нежили меня и терзали одновременно. Я глухо вскрикнул, ее прикосновения доставили мне немыслимое наслаждение. Никогда до этого у меня не было такой любовницы. Женщины, которая могла меня чувствовать полностью и целиком.

Мы провалялись в кровати еще около часа. Я поднялся и вышел во двор перекурить. На душе было тихо и спокойно, все в мире казалось красивым и совершенным. На юг от двора спускалась луговина, прорезанная рекой. На западе, но отсюда не видно, река впадала в море и в широком лимане копошились чайки. Подумать только, еще вчера я не знал этой красоты и не видел ее, а еще месяц назад… Боги, как же мне повезло!

И тут я замер. Откуда я мог знать про лиман, если мы ходили купаться в другую сторону, в залив? В памяти начали всплывать подробности. И этих подробностей было куда больше, чем на два дня. Добрая богиня, да их хватит на два года! Чего стоит только поход вверх по реке на парусной лодке. Мы перевернули лодку у самого берега и все продукты намокли. Два дня на консервах и ухе с травами… Ночевка в цветущей долине, катания на дельфинах, рыбалка на рассвете…  Все это скрутилось в один снежный ком, который можно было назвать словом: счастье! Сзади я услышал ее шаги. Она обняла меня.

— Это продолжается достаточно долго? – спросил я. Она молча кивнула, я не видел, но знал это. – Я пленник?

— Калитка там, – грустно сказала она – Ты можешь уйти, когда захочешь, и можешь вернуться сюда. Я люблю тебя!

Она пошла на кухоньку готовить завтрак. А я размышлял. Где я оказался? Что это: рай, тот свет, ирей или палата с мягкими стенами? Голова шла кругом. Вернуться, не зная, откуда возвращаться? Потом я вспомнил: диван, телефон, кредит, работа, настилы… Сейчас рядом со мной любимая и любящая женщина, а зачем мне вообще возвращаться? Возможно, когда-нибудь бродяжья душа и поманит меня за горизонт. Я уйду, чтобы обязательно вернуться, потому что это дом. Место, куда хочется и надо вернуться. Возможно. Когда-нибудь. А сейчас и здесь меня ждала она. И мне было совершенно безразлично, где это «здесь». Рай, ирей или тот свет — абсолютно безразлично… Я пожал плечами и пошел к накрытому под виноградом столу на запах яичницы с помидорами. Меня там ждал завтрак. А глаза моей возлюбленной мерцали теплыми искорками.